В Республике Узбекистан, где право на жизнь закреплено в Конституции как высшая ценность, любой разговор об эвтаназии неизменно упирается в глухую стену законодательного запрета и общественных устоев. Тем не менее, за формальными нормами скрывается сложная реальность тысяч пациентов, чьи последние дни проходят в тяжелых страданиях. Этот факт, подкрепленный официальной статистикой смертности, инициирует среди экспертов осторожную дискуссию о гуманности, врачебном долге и пределах человеческого выбора.
На страницах законодательных актов Республики Узбекистан термин «эвтаназия» не встречается, что, однако, не создает правового вакуума. Любое содействие в уходе из жизни, даже по настоятельной просьбе страдающего, рискует быть квалифицировано по статье 97 Уголовного кодекса «Умышленное убийство». При этом согласие самого пациента не является основанием для освобождения от ответственности, хотя и может быть учтено судом как фактор, смягчающий приговор. Кроме того, такие действия, как предоставление средств для добровольного ухода из жизни, могут подпасть под статьи 103 «Доведение до самоубийства» или 103-1 «Склонение к самоубийству». Тем самым, для медицинского работника или любого другого гражданина оказание подобной помощи является прямым путем на скамью подсудимых.
Столь жесткая правовая позиция находит мощную поддержку в социокультурной среде страны. В обществе, где около 95% населения исповедуют ислам, жизнь традиционно воспринимается как священный дар, распоряжаться которым может лишь Всевышний. Идея о том, что человек может добровольно прервать этот дар, противоречит фундаментальным религиозным догматам, приравнивающим эвтаназию и самоубийство к тяжким грехам. Этот взгляд подкрепляется вековыми культурными традициями, где долг семьи – заботиться о своих больных и престарелых до самого конца, окружая их вниманием и уходом.
Однако за этой монолитной стеной запретов стоит неумолимая статистика. По официальным данным, в 2023 году в стране было зафиксировано 172,8 тысячи смертей. Из них 10,8%, или приблизительно 18 662 человека, скончались от онкологических заболеваний. Значительная часть этих пациентов на терминальных стадиях сталкивается с тяжелейшим болевым синдромом и другими симптомами, которые объективно можно охарактеризовать как мучения. К этой группе следует добавить и часть пациентов, умерших от последствий тяжелых форм болезней системы кровообращения (61,1% от общего числа смертей) и хронических заболеваний органов дыхания (5,5%).
В качестве официальной и единственно приемлемой альтернативы страданию государство предлагает развитие паллиативной помощи – системы, нацеленной не на приближение смерти, а на улучшение качества последних месяцев и дней жизни. В этом направлении достигнуты определенные успехи: открываются специализированные отделения и хосписы, знаковым событием чего стало появление в 2022 году первого в стране детского хосписа «Таскин». Однако эксперты в области медицины отмечают наличие серьезных проблем, в частности, недостаточную подготовку кадров и распространенную среди врачей «опиофобию» – боязнь назначать сильнодействующие обезболивающие препараты из-за строгих регуляций и риска осложнений. Это приводит к тому, что далеко не все нуждающиеся получают адекватное обезболивание.
Именно на этом фоне возникает вопрос о необходимости начать в обществе более открытый диалог. Сторонники такого подхода утверждают, что это не призыв к немедленной легализации, а попытка признать наличие проблемы. Обсуждение столь радикального вопроса, как эвтаназия, могло бы, как это ни парадоксально, стать катализатором для более интенсивного развития паллиативной службы. Когда общество в полной мере осознает масштаб страданий, с которыми сталкиваются неизлечимо больные, требования к качеству ухода за ними неизбежно возрастут. Кроме того, полный запрет и замалчивание проблемы создают почву для так называемой «скрытой эвтаназии», когда решения принимаются врачами или родственниками неофициально, без какого-либо контроля и правовой защиты.
Противники же выдвигают не менее весомые аргументы. Главный из них – риск «скользкой дорожки», когда разрешение эвтаназии для узкой группы пациентов со временем может привести к неконтролируемому расширению критериев. Существует и опасность давления на уязвимых пациентов. В условиях экономических трудностей тяжелобольной человек может почувствовать себя обузой для семьи и принять решение не по своей воле, а под влиянием внешних обстоятельств. Наконец, сама роль врача, который из спасителя жизни превращается в ее исполнителя, может подорвать фундаментальное доверие к медицине в целом.
На текущий момент немедленное внедрение эвтаназии в медицинскую практику в Узбекистане выглядит невозможным. Прежде чем общество будет готово к такому шагу, предстоит проделать огромную работу. Необходимо выстроить всеобъемлющую и доступную систему паллиативной помощи, которая сможет гарантировать каждому человеку право на жизнь без боли. Дискурс должен быть смещен с «права на смерть» на «право на достойную жизнь до самого конца». Только обеспечив это право, можно будет начать взвешенное и зрелое обсуждение одного из самых сложных этических вопросов современности.